Михаил Мамошин в своей мастерской.
Кстати, у Михаила Александровича одна из лучших
коллекций венских стульев
Фото: Всеволод Коновалов
Лет двадцать
назад моей попутчицей в поезде из Ленинграда в Онегу
оказалась молодая женщина. Её звали Алла, она ехала на
малую родину мужа – Михаила Мамошина. Алла спросила
меня, онежанку, знаю ли я такого. Я не знала. Очень
удивилась тогда моя попутчица: «Вы не знаете Мишу
Мамошина?!» Мне оставалось лишь объяснять, что Онега –
город хоть и маленький, но всё-таки там не все друг друга
знают.
Прошло много
лет. И вот однажды в Интернете случайно наткнулась на
фразу: «...как сказал известный петербургский
архитектор Михаил Мамошин...» В памяти моментально
возник тот поезд. Начала листать страницы Интернета и
вскоре поняла, что теперь не знать Михаила Мамошина,
пожалуй, и впрямь непростительно!
Он
руководитель «Архитектурной мастерской Мамошина»,
член правления Союза архитекторов России, академик
московского отделения Международной академии
архитектуры, председатель Объединения
архитектурных мастерских Санкт-Петербурга. Под его
руководством спроектированы десятки объектов для
Петербурга и его пригородов. Многие работы были
удостоены наград на всероссийских и международных
архитектурных конкурсах.
Мы сидим в
мастерской в центре Питера, и я пытаюсь выведать, как
из простого онежского мальчика получился большой
архитектор. Какие кубики надо было складывать в
детстве, чтобы потом построить в Санкт-Петербурге
жилые дома, деловые комплексы и даже целую улицу?
- Я из семьи
строителей, и это, конечно, сыграло свою роль, -
рассказывает Михаил Александрович. – Ещё в Онеге
был замечательный человек – Андрей Григорьевич
Шарый, прошедший страшный ГУЛАГ. Он мне рассказывал об
архитекторе, который тоже был репрессирован и
который оказал влияние на всю его карьеру. Эти рассказы
повлияли и на меня.
А вообще, я
всегда интересовался архитектурой, это какой-то
врождённый интерес. Наверно, для того, чтобы стать
архитектором, нужно иметь ощущение пространства. В
детстве мы, естественно, ходили в лес, я там хорошо
ориентировался, отец меня этому научил. Позже я изучал
судьбы великих архитекторов и понял, что это не
случайно. Например, известный финский архитектор
Аалто - сын лесника. Видимо, общение с природой в
детстве разбудило такое родовое человеческое
качество, как сочинять убежище. Тем более общение с
природой нашего края. Большое влияние, конечно,
Кий-остров оказал. Геометрия камня – она, думаю, волнует
всех. К сожалению, в Онеге не было художественной
школы. Но архитектором я решил быть уже в классе
седьмом-восьмом. Это была такая тайная мечта...
- И после
школы она стала явью?
- После школы
чуть-чуть не добрал баллов в Ленинградский
инженерно-строительный институт. Год работал
каменщиком в Онеге. А потом поступил.
- Михаил
Александрович, представляя Вас, часто говорят:
Мамошин – второй и единственный после зодчего Росси,
кто построил в центре Петербурга целую улицу. Не
страшно - после Росси?
- Ну, зодчий
Росси жил в своё время. Сегодня оно другое. Архитектура
должна быть уместна и ко времени. К тому же в
Петербурге кроме Росси было очень много хороших
архитекторов, к уровню которых нам надо стремиться.
- Прежде
чем строить город, Вы его узнавали... У Вас есть здесь
любимое место? Где вам хорошо?
- Я знаю и
люблю Петербург, считаюсь одним из знатоков
центральной части города. Любимые места? Наверно, те,
где прошли студенческие годы, – Фонтанка, угол
пересечения Вознесенского и Фонтанки. То есть
традиционно тихий центр. А вообще, больше люблю
северные районы. Так сложилось, что все мои проекты и
постройки сделаны либо в центре, либо в северной
части.
- Один из
таких проектов – часовня на месте дуэли Александра
Сергеевича Пушкина. С какими чувствами Вы работали
над ней?
- Да, это было
к 200-летию Пушкина. Идея принадлежала ныне покойному
директору Северного завода Герману Петровичу
Гардымову. Я вовлёкся в эту работу. Её благословил
академик Дмитрий Сергеевич Лихачев. К сожалению,
тогда часовня не вписалась в городской бюджет
юбилейных торжеств. Надеюсь, что она будет построена
позже.
Это значимая
для меня работа. И интересная. Мне хотелось говорить
архитектурным языком той поры, когда сформировался
Пушкин. Языком, которым говорили архитекторы Львов,
Воронихин... Воронихин, один из лучших архитекторов
Петербурга, кстати, наш с вами земляк. Он
незаконнорожденный сын Строганова и
сольвычегодской крестьянки...
- А каков
Ваш архитектурный язык сегодня? У Вас есть любимый
стиль?
- Мне ближе
северный модерн. Вы прекрасно помните здания вокзалов
на Северной железной дороге, на меня они оказали
влияние. Могу сказать, что являюсь основоположником
современного этапа развития эстетики северного
модерна в Петербурге.
- Когда я
гуляю по центру Петербурга с друзьями из этого города,
они нередко возмущаются тем, как современные
постройки сочетаются с историческими зданиями.
Особенно негодуют по поводу того, что новые дома выше
старых...
- Ну, мы
говорим о высотном регламенте. Это очень интересная
вещь, и в каждый временной период Петербурга были свои
правила. Первый регламент был от карниза Зимнего
дворца – 21,5 метра. Следующей отметкой были, наверно,
24,5 метра – это высота шестиэтажного дома, то есть та
высота, куда можно было беспрепятственно
подниматься. С появлением лифтов отметка дошла до 28
метров. Это та разумная цифра, при которой не было
конфронтации с культовыми сооружениями. Ну, а в
советское время после волевого строительства здания
НКВД появилась отметка 42 метра, которая стала
пределом в исторической части города.
- А Вас не
смущает, когда Вы ходите по центру, это «высокомерие»
современных построек?
- Да, смущает
зачастую. Но сейчас, после выхода высотного
регламента, ситуация стала менее опасная. И ведь многое
зависит от профессионализма архитектора. Хороший
архитектор может и при какой-то высоте сделать здание,
которое кажется не высоким.
- Как Вы
лично относитесь к намерению построить так
называемую башню Газпрома?
- Я
категорически против. Всем известно, что Петербург
охраняется как самый большой в Европе
градостроительный ансамбль. Появление этой башни
нарушает этот ансамбль и является исторически,
эстетически и юридически неправомочным. Так что,
надеюсь, скоро этот процесс будет остановлен и масштаб
Петербурга сохранится.
- «Я с
детства не любил овал, я с детства угол рисовал...» А у
Вас какая любимая фигура?
- Сложный
вопрос. Раньше занимал диалог квадрата и круга, и в
ряде работ он ярко выражен. На нём, кстати, основана
вся классика. А вся архитектура северного модерна
детерминирована, в частности, архитектурой
Севера, темой восьмигранника. Сложно говорить о
любимых формах. Это весь пул геометрических фигур. Но
архитектура сегодня выходит за пределы эвклидовой
геометрии.
- А
любимый цвет есть?
- Какого-то
одного нет. Нравится сочетание цветов из палитры
побережья Белого моря: камни, песок, небо, сосны…
- Вы много
говорите о влиянии природы. А есть ли город, который Вы
считаете наиболее гармоничным с архитектурной точки
зрения?
- Венеция,
Барселона, Париж, Петербург и, конечно, Онега. Держу в
голове две детализированные виртуальные модели.
Первая - Петербург, он постоянно растет, развивается.
Вторая – Онега, и эта модель уже с 70-х годов не
меняется.
- Вы в
Онеге часто бываете?
- Часто,
навещаю маму.
- Как Вам
современная Онега?
- Очень жалко,
что закрыли гидролизный завод. Очень жаль, что
продолжается вывоз леса. Жаль, что в Онеге нет
деревопереработки. Можно было бы наладить
производство фанеры, ДСП, мебели. Я очень сожалею, что
местным жителям не дают ловить рыбу. Это ведь не
коммерческая заготовка, а для поддержания
традиционного промысла, для подспорья в хозяйстве.
Очень тревожит отток молодого здорового населения...
Но Онега –
город, который всегда будет жить, я полагаю. Он
геополитически очень удачно расположен. Наверно, в
Архангельской области, а тем более в России, есть много
мест, где, сколько ни прикладывай усилий, это
бесполезно. А в Онеге осталась энергия, поморские
традиции. И при определённых усилиях она возродится.
- Вернемся
в Петербург. Где дом у архитектора?
- В центре.
Обычная квартира в старом петербургском доме, в
бельэтаже. И дача на Карельском перешейке – место,
напоминающее Онегу. В этом году лодку купили...
- Никуда
не деться от Онеги! Кстати, какова судьба Ваших
проектов в Архангельской области? В 1986 году у Вас был
конкурсный проект на эскиз-идею музея-библиотеки
Федора Абрамова в Верколе. В 2004 году - эскизный
проект для закрытого конкурса на строительство
кафедрального собора Святого Архистратига Михаила
в Архангельске. Есть и концепция архитектурного
решения центральной площади в Онеге... Почему они
остались лишь проектами?
- К
сожалению, работы были не поняты. Эскиз-идея
музея-библиотеки Федора Абрамова сильно опережала
свое время, была слишком новаторской. Она не была
отмечена в Архангельске, а на международном
конкурсе непремированных проектов удостоена высокой
оценки - второй премии журнала «Hungarian
architecture».
Что касается
проекта собора, то на конкурсе у нас был, кажется,
второй результат. Дело в том, что русская храмовая
архитектура, к сожалению, приостановилась в
развитии перед Первой мировой войной, и сегодня
храмовое и церковное строительство находится в
догмате действующих правил, идет механическое
освоение исторического наследия. В своём проекте мы
показали эволюционную архитектуру, а не
копирование канонов.
А те
принципы, которые заложены в концепции решения
центральной площади Онеги, приняты. Если позитивные
перемены дойдут до Онеги, то, надеюсь, руководство
города вернется к этому вопросу.
- Над чем
сейчас работаете?
-
Проектируется большой комплекс на Васильевском
острове - Дворец искусств с конгресс-центром,
бизнес-отелями. При этом сохраняются остатки
трамвайного парка. А самый главный во всем этом -
концертный зал на 1800 мест. Это будет эволюция
Бирмингемского зала: Бирмингем, Люцерн, Будапешт, а
следующий - в Петербурге. Мы работаем в партнерстве с
венгерскими архитекторами. Задача – сделать зал,
который вошёл бы в пул лучших сценических площадок
мира для классической музыки.
Помимо этого
завершается строительство здания «Транснефти» возле
Финляндского вокзала. Заканчивается строительство
жилого дома на углу улиц Шпалерной и Чернышевского.
Ещё есть намётки, но дурная примета – раньше говорить...
- Михаил
Александрович, есть расхожее выражение, что
архитектура – это застывшая музыка. Современный
Петербург – это какая музыка?
- Наверно,
какая-то классическая. Точнее, музыка современных
композиторов, исповедующих классическую музыку.
Например, Шнитке. Ни в коем случае не рок, не поп-музыка.
Поп-музыка – это упаковочный дизайн.
Беседовала Елена НИКОЛИХИНА |