Погода в Санкт-Петербурге - www.spbpogoda.ru

  добавить в избранное

сделать стартовой

 КУЛЬТУРНЫЙ СЛОЙ

СЛОВА ГОРОДА

     Сер­гей АВИ­ЛОВ (г. Санкт-Пе­тер­бург)

    Селихов

    Рассказ

версия для печати   

Се­ли­хов был един­ст­вен­ным, кто вы­шел из ва­го­на на этой плат­фор­ме. По­сле за­па­ха ржав­чи­ны, та­бач­но­го ды­ма, со­лё­но­го ме­тал­ли­че­ско­го за­па­ха мок­ро­го же­ле­за в там­бу­ре в лёг­кие Се­ли­хо­ва во­рвал­ся ве­тер, све­жесть, не­ров­ное ды­ха­ние ухо­дя­ще­го ле­та.

Те­перь во­круг Се­ли­хо­ва ше­ве­ли­ли бу­рею­щи­ми гри­ва­ми зна­ко­мые и уже, ка­жет­ся, за­бы­тые то­по­ля, сквозь ко­то­рые вид­нел­ся бле­стя­щий от до­ж­дя на­ж­дак При­мор­ско­го шос­се. В это со­всем ещё ут­ро шос­се, как и плат­фор­ма, бы­ли пус­ты­ми…

Кон­чал­ся дач­ный се­зон… По­сё­лок, ку­да прие­хал Се­ли­хов за­ми­рал, це­пе­нел, го­то­вясь впасть в спяч­ку… Тут и там став­ни до­мов бы­ли уже за­ко­ло­че­ны. За по­ко­сив­ши­ми­ся за­бо­ра­ми гус­то зе­ле­не­ла вы­со­кая тра­ва, и в ней, по­ки­ну­тые, мок­ли не­сре­зан­ные цве­ты гла­дио­лу­сы. Се­ли­хов пой­мал се­бя на мыс­ли, что кар­ти­на эта не есть кар­ти­на за­пус­те­ния – ско­рее, по­коя.

Се­ли­хо­ву все­гда нра­ви­лось на­зва­ние по­сел­ка – Оль­ги­но. Ему нра­ви­лось, что всё это чьё-то! Оль­ги­но! Ему пред­став­ля­лась Оль­га – для Се­ли­хо­ва у Оль­ги бы­ли боль­шие го­лу­бые гла­за, и го­ло­ву по­кры­ва­ла Оль­га бе­лой ко­сын­кой. По­че­му-то Оль­га у Се­ли­хо­ва ни­ко­гда не улы­ба­лась. Гру­ст­но бы­ло ей… Мо­жет, она то­же лю­би­ла смот­реть на не­сре­зан­ные гла­дио­лу­сы?

Се­ли­хов дол­го не мог ре­шить, где ему луч­ше свер­нуть – по­се­лок раз­де­лял­ся ули­ца­ми на чёт­кие пря­мо­уголь­ни­ки, и вый­ти ту­да, ку­да ему бы­ло нуж­но, воз­мож­но бы­ло не­сколь­ки­ми пу­тя­ми.

Рань­ше лю­би­мых до­рог у не­го бы­ло две. Пер­вая – пря­мо до кон­ца и на­ле­во. Вто­рая – два по­во­ро­та и уже по­том пря­мо. Се­ли­хов вы­брал пер­вую.

Три го­да не хо­дил Се­ли­хов этой до­ро­гой, и за три го­да здесь ни­че­го не из­ме­ни­лось… Ми­мо­хо­дом Се­ли­хов при­ме­чал то­го же за­трё­пан­но­го фа­нер­но­го пе­туш­ка на ба­шен­ке од­но­го из до­мов, длин­ный об­ре­зок ство­ла не­из­вест­но­го де­ре­ва, на ко­то­ром ко­гда-то Се­ли­хов лю­бил си­деть, смо­ля си­га­ре­той, до­рож­ный знак на се­ром стол­бе, зна­че­ние ко­то­ро­го Се­ли­хов не знал до сих пор. Стран­но бы­ло, что ни­че­го из это­го не воз­бу­ж­да­ло в Се­ли­хо­ве ни­ка­ких чувств. Вспо­ми­на­лось всё бы­ст­ро – он уже знал, что бу­дет за по­во­ро­том, но знал с обид­ным, не стоя­щим этих мест рав­но­ду­ши­ем. То, что бы­ло це­лью по­езд­ки, не при­хо­ди­ло… А Се­ли­хов ехал сю­да, что­бы вспом­нить и… по­чув­ст­во­вать.

Ещё в элек­трич­ке Се­ли­хов клял­ся се­бе, что не пой­дет к то­му до­му, где он ко­гда-то жил. Он уве­рял се­бя в том, что ему дос­та­точ­но бу­дет по­смот­реть на эти до­рож­ки, плат­фор­му, на фа­нер­но­го пе­туш­ка, и те­перь по­ни­мал – идет он к до­му, то­му до­му, где он пы­тал­ся быть сча­ст­ли­вым. Он шел и бо­ял­ся встре­тить Та­ма­ру. Имен­но для это­го прие­хал он сю­да в та­кую рань, на­де­ясь, что боль­шин­ст­во Та­мар в эти ут­рен­ние ча­сы в вы­ход­ной день обыч­но ещё не вы­ле­за­ют из по­сте­лей. Се­ли­хов ни­как не хо­тел… Или хо­тел?

Он мог бы встре­тить её в мет­ро. Он не был про­тив, ес­ли она вдруг взя­ла бы, да и прие­ха­ла к не­му… Хо­тя у не­го дав­но но­вый ад­рес… Но ОН не мог, не дол­жен ехать к ней.

Се­ли­хов свер­нул на­ле­во. Те­перь мет­ров три­ста по пря­мой - и всё… С ка­ж­дым ша­гом он чув­ст­во­вал, как на­чи­на­ло пе­ре­сы­хать гор­ло и ста­но­вят­ся ват­ны­ми но­ги. Он ехал за вос­по­ми­на­ния­ми и свои­ми чув­ст­ва­ми. Не к Та­ма­ре он ехал – нет!

От Та­ма­ры он ушёл, ко­гда бы­ла зи­ма. Он да­же не ушёл, а убе­жал в пря­мом и пе­ре­нос­ном смыс­ле. Се­ли­хов нёс­ся по ве­чер­ним ули­цам, раз­брыз­ги­вая грязь и мок­рый снег по­дош­ва­ми вы­со­ких бо­ти­нок, убе­гал от Та­ма­ры, от се­бя, от про­шло­го в не­по­нят­ное, та­ин­ст­вен­ное бу­ду­щее, где Се­ли­хо­ва ни­кто не ждал.

Ушел Се­ли­хов не сам. Та­ма­ра не вы­го­ня­ла его, но уже не­воз­мож­но бы­ло жить с та­кой Та­ма­рой. По­след­ние не­сколь­ко не­дель, при­хо­дя с ра­бо­ты, Се­ли­хов тер­зал в уг­лу ги­та­ру – Та­ма­ра лис­та­ла кни­гу ре­про­дук­ций Ми­ке­ланд­же­ло, си­дя на ди­ва­не и зяб­ко под­жав под се­бя но­ги. Они кон­чи­лись друг для дру­га. Ко­гда Се­ли­хов пы­тал­ся об­ни­мать Та­ма­ру, она вы­скаль­зы­ва­ла из его рук и про­из­но­си­ла:

-Не на­до, Са­ша, ну не на­до.

И Се­ли­хов ухо­дил ку­рить на крыль­цо. По­сле ред­кой за по­след­нее вре­мя бли­зо­сти в по­сте­ли они раз­во­ра­чи­ва­лись друг к дру­гу спи­на­ми и ка­ж­дый де­лал вид, буд­то сра­зу за­сы­пал. И ка­ж­дый ле­жал и ду­мал о сво­ём. И они всё по­ни­ма­ли друг о дру­ге…

Дол­го ещё по­том Се­ли­хов му­чал­ся чув­ст­вом ви­ны: он дол­жен, обя­зан был вы­та­щить Та­ма­ру ку­да-ни­будь… На Се­вер, на Юг – не важ­но… Ей бы­ло скуч­но, тя­же­ло с ним. Она лю­би­ла его, но хо­те­ла ви­деть его дру­гим.

И Се­ли­хов убе­жал.

За про­шед­шие го­ды у не­го бы­ли две по­пыт­ки не­удач­но­го со­жи­тель­ст­ва, о ко­то­рых ему стыд­но бы­ло вспо­ми­нать, сло­ман­ная в ав­то­мо­биль­ной ава­рии клю­чи­ца, ра­бо­та на Се­ве­ре, вед­ра вы­пи­той вод­ки и три­дцать три за спи­ной. Та­ма­ре он три раза на­пи­сал. Все три раза пи­сал он, бу­ду­чи пьян. От­но­сил пись­ма на поч­ту и ле­жал, ус­по­ко­ен­ный, слу­шая мо­но­тон­ный го­вор ча­сов. В пись­мах го­во­ри­лось о том, что жизнь не все­гда по­лу­ча­ет­ся та­кой, ка­кой мы бы хо­те­ли её ви­деть, что лю­бовь – слож­ная нау­ка, что… За всем этим ме­ж­ду строк чи­та­лось: от­веть мне, по­зо­ви ме­ня, и я вер­нусь. Та­ма­ра не от­ве­ча­ла. По­том эти со­жи­тель­ни­цы… У Се­ли­хо­ва всё за­вер­те­лось, пе­ре­пу­та­лось, бы­ли ещё жен­щи­ны, сре­ди ко­то­рых по­па­да­лись хо­ро­шие… Не скла­ды­ва­лось как-то. И Се­ли­хов уе­хал на Се­вер…

Воз­вра­щать­ся от­ту­да бы­ло не к ко­му. Се­ли­хов, как мог, от­тя­ги­вал отъ­езд. Он не ду­мал о том, хо­ро­шо ли ему на бе­ре­гу мо­ря Ба­рен­ца – он бо­ял­ся, что в Пе­тер­бур­ге ему бу­дет со­всем пло­хо. Мур­манск слиш­ком под­хо­дил к его ду­шев­но­му со­стоя­нию. Не­сколь­ко дру­зей – дре­му­чие пор­то­вые груз­чи­ки, еже­ве­чер­няя пьян­ка с ни­ми, ви­зи­ты к де­шё­вым мур­ман­ским де­воч­кам, где вы­де­ляв­ший­ся ин­тел­ли­гент­но­стью Се­ли­хов все­гда был же­лан­ным гос­тем… и мно­го ра­бо­ты. В ред­кие ми­ну­ты, ко­гда Се­ли­хов со­всем один ухо­дил на бе­рег, ему ста­но­ви­лось страш­но. Он слу­шал, ви­дел мо­ре, он по­ни­мал его… Он сам был мо­рем, мо­ре бы­ло внут­ри его. Мо­ре го­ря… Го­ре мо­ря… Это мо­ре внут­ри не­го штор­ми­ло, зли­лось… Не­доб­рое бы­ло мо­ре. Это­му мо­рю не хва­та­ло ми­ра.

Всё же он вер­нул­ся…

До до­ма Та­ма­ры ос­та­вал­ся один те­ре­мок. Так они с Та­ма­рой про­зва­ли кри­во­бо­кий со­сед­ский до­миш­ко со мно­ги­ми ве­ран­да­ми и при­строй­ка­ми. Се­ли­хов ос­та­но­вил­ся и, за­ку­ри­вая, из­да­ле­ка при­нял­ся на­блю­дать за до­мом Та­ма­ры.

За­рос­ший ого­род… (Та­ма­ра от­ри­ца­ла лю­бую дея­тель­ность на уча­ст­ке). Зна­ко­мая ска­мей­ка у за­бо­ра… Всё бы­ло, как то­гда, и Се­ли­хов сно­ва от­ме­тил се­бе – ни­че­го из все­го это­го его не тро­га­ет, не вол­ну­ет… Без Та­ма­ры все эти до­рож­ки, до­ми­ки, де­ре­вья бы­ли близ­не­ца­ми всех дру­гих до­ро­жек, до­ми­ков… И Оль­ги­но – один из че­ре­ды оди­на­ко­вых по­сёл­ков на бе­ре­гу Фин­ско­го за­ли­ва.

Он вспом­нил ме­ст­ную биб­лио­те­ку. Скри­пу­чие сту­пе­ни, скри­пу­чий пол, за­пах книг и, да­же ле­том, чу­дес­ный аро­мат на­то­п­лен­ной печ­ки. В зной в биб­лио­те­ке все­гда по­се­ля­лась про­хла­да, и здо­ро­во бы­ло за­ско­чить за но­вой кни­гой, ощу­щая вспо­тев­шим те­лом жи­ву­щий здесь озор­ной хо­ло­док. При­ят­но бы­ло сколь­зить гла­за­ми по ко­реш­кам книг и вдвой­не при­ят­но сре­ди не­зна­ко­мых, ис­чез­нув­ших из ис­то­рии ав­то­ров вдруг на­толк­нуть­ся на то, что ты так дол­го ис­кал на при­лав­ках книж­ных ма­га­зи­нов.

Се­ли­хов пом­нил, ка­ким ува­же­ни­ем, гра­ни­ча­щим с неж­но­стью, про­ни­кал­ся он к ста­руш­ке-биб­лио­те­ка­рю, улыб­нул­ся при вос­по­ми­на­нии о том, как при­нес ей плит­ку шо­ко­ла­да. И как по­том от это­го ему бы­ло хо­ро­шо.

Се­ли­хо­ву ост­ро за­хо­те­лось зай­ти в биб­лио­те­ку, вдох­нуть за­пах печ­ки, по­си­деть в чи­таль­ном за­ле и ни­че­го не чи­тать. Но бы­ло ещё слиш­ком ра­но… На две­ри, ко­неч­но, дол­жен ви­сеть за­мок.

Се­ли­хов вы­бро­сил оку­рок и сде­лал еще не­сколь­ко ша­гов по на­прав­ле­нию к до­му. Та­ма­рин дом креп­ко си­дел в са­мом цен­тре уча­ст­ка и Се­ли­хов ви­дел толь­ко его бок и по­лян­ку пе­ред ним. Тю­ле­вые за­на­вес­ки плот­но за­кры­ва­ли низ­кие ок­на с мас­сив­ны­ми ра­ма­ми. Дом был по­хож на мор­ду без­дом­ной со­ба­ки, мок­ну­щей под до­ж­дем. Бе­лые за­на­вес­ки на­по­ми­на­ли по­лу­при­кры­тые ве­ки…

Се­ли­хов по­смот­рел на ча­сы. Оку­нув­шись в свои вос­по­ми­на­ния, он был уве­рен в том, что с мо­мен­та его при­ез­да про­шло боль­ше ча­са: ока­за­лось – чуть ме­нее два­дца­ти ми­нут. Эти два­дцать ми­нут вме­сти­ли в се­бя пол­то­ра го­да его жиз­ни.

Се­ли­хов дос­тал си­га­ре­ту и роб­ко по­до­шёл к ка­лит­ке. Ещё не­сколь­ко ми­нут на­зад он не ве­рил, что зай­дет в этот двор, под­ни­мет­ся на крыль­цо, по­сту­чит ку­ла­ком в дверь. Сна­ча­ла ти­хо, по­том гром­че… Сей­час он по­нял, что сде­ла­ет это.

У Се­ли­хо­ва не воз­ни­ка­ло мыс­ли, что Та­ма­ра мог­ла быть не од­на, что за три го­да его от­сут­ст­вия она впол­не мог­ла вый­ти за­муж. Эти три го­да вдруг вы­па­ли из его па­мя­ти, как не­нуж­ные при мон­та­же кус­ки ки­но­плен­ки. Кон­цы её склеи­лись са­ми со­бой. И Се­ли­хов ре­ши­тель­но шаг­нул во двор…

Де­сять ша­гов до вход­ной две­ри, не гля­дя по сто­ро­нам, не за­ме­чая ни­че­го во­круг, со­сре­до­то­чив­шись на тем­но-се­ром пря­мо­уголь­ни­ке с ме­тал­ли­че­ской руч­кой. Го­ря­чая, не­при­ят­ная вол­на по те­лу, по­след­нее мгно­вен­ное ко­ле­ба­ние, не­силь­ный тол­чок отя­же­лев­ше­го на Се­ве­ре ку­ла­ка о шер­ша­вое де­ре­во... Ещё раз – силь­нее.

Се­ли­хов при­слу­шал­ся. От­сту­пать ему бы­ло не­ку­да, вол­не­ние са­мо со­бой на­ча­ло про­хо­дить, и лишь серд­це тре­во­жи­ло грудь мощ­ны­ми толч­ка­ми. По­до­ж­дав не­мно­го, он по­вто­рил стук. Ему ка­за­лось, что в до­ме не слы­шат уда­ров, и в тре­тий раз по­сту­чал так, что от­ку­да-то свер­ху по­сы­па­лась крас­ка.

Дом мол­чал, и слыш­но бы­ло, как дождь мел­ко шур­шит по ко­зырь­ку крыль­ца.

Се­ли­хов сел на сту­пень­ки. В мет­ре от не­го гру­ст­но мок­ли ку­че­ря­вые кус­ты смо­ро­ди­ны. Круп­ные про­зрач­ные ка­п­ли па­да­ли с их ли­сть­ев на зем­лю. Се­ли­хов вы­тер ли­цо ла­до­ня­ми и ог­ля­дел­ся.

Вы­со­кая тра­ва вдоль це­мент­но­го фун­да­мен­та бы­ла не­зна­ко­мой. Он не по­ни­мал, в чём де­ло, но тра­вы этой он не пом­нил. Ес­ли во­об­ще мож­но ПОМ­НИТЬ тра­ву. Здесь Та­ма­ра обыч­но дер­жа­ла вед­ра, зе­лё­ный таз для стир­ки, что-то ещё. По­это­му тра­ва здесь и не рос­ла, и по­это­му он не пом­нил этой тра­вы.

Пу­гаю­щая до­гад­ка ов­ла­де­ва­ла Се­ли­хо­вым. Он при­под­нял­ся с крыль­ца и дви­нул­ся в сад. Здесь кар­ти­на за­пус­те­ния бы­ла на­ли­цо. До­рож­ка к убор­ной по­дер­ну­лась ко­рич­не­вой по­рос­лью, скуд­ные гряд­ки по­кры­лись жиз­не­ут­вер­ждаю­щим сор­ня­ком. Та­ма­ра дав­но не по­се­ща­ла своё жи­ли­ще…

Се­ли­хов по­до­шел к ок­ну кух­ни и, при­кры­вая ли­цо ла­до­ня­ми, за­гля­нул внутрь. От ды­ха­ния стек­ло по­мут­не­ло, и Се­ли­хо­ву при­шлось вы­те­реть ок­но ру­ка­вом.

Сквозь тюль он уви­дел пус­тую по­верх­ность сто­ла, ря­ды та­ре­лок на су­шил­ке, ру­ко­мой­ник. На тум­боч­ке, ря­дом с ру­ко­мой­ни­ком, не­бреж­но при­кры­тая по­ло­тен­цем, как по­па­ло гро­моз­ди­лась чис­тая по­су­да. В ос­нов­ном та­рел­ки и стоп­ки. Се­ли­хов си­лил­ся вспом­нить, что мог­ла от­ме­чать ле­том Та­ма­ра. Её день ро­ж­де­ния – но­ябрь… Гос­тей она, на­сколь­ко он знал, при­ни­мать не лю­би­ла…

Се­ли­хов в не­до­уме­нии и за­дум­чи­во­сти ото­шёл от ок­на.

Дождь уси­ли­вал­ся, и Се­ли­хов на­чи­нал за­мер­зать. С от­сут­ст­ви­ем Та­ма­ры у не­го про­па­ло же­ла­ние быть здесь, ему ста­но­ви­лось не­уют­но в этом по­сёл­ке, раз­оча­ро­ва­ние бло­ки­ро­ва­ло все ос­таль­ные чув­ст­ва и же­ла­ния. Ехал-то Се­ли­хов к ней. К ней! К ней! К ней! За­чем бы­ло врать се­бе с са­мо­го на­ча­ла?

- О чём ты ду­мал? – спро­сил се­бя Се­ли­хов.

- О чём ты ду­мал, ко­гда, про­снув­шись, вы­шел ку­рить на бал­кон? Что ты вспо­ми­нал, Са­ша? До­ми­ки? До­рож­ки? Да! И до­рож­ки, и до­ми­ки! То, как Та­ма­ра идёт по этим до­рож­кам, ми­мо этих до­ми­ков. Как Та­ма­ра впер­вые по­ка­зы­ва­ла ему пе­туш­ка, и с её про­тя­ну­той ру­ки ру­кав пла­тья съе­хал до са­мо­го пле­ча, и Се­ли­хов уг­ля­дел бе­ло­ва­тый кру­жок шра­ми­ка от дет­ской при­вив­ки на жел­той от за­га­ра ко­же пле­ча. Со­сед­ст­во это­го шра­ми­ка, при­не­сён­но­го из то­го дет­ст­ва, где ещё нет па­мя­ти, и фа­нер­но­го си­лу­эта, то­же дет­ско­го по сво­ей су­ти, по­ка­за­лось ему то­гда не слу­чай­ным. И в Оль­ги­но про­ве­ла Та­ма­ра дет­ст­во. И Се­ли­хов по­чув­ст­во­вал то­гда неж­ность, род­ную той, что чув­ст­ву­ют ро­ди­те­ли к сво­им ма­лень­ким еще де­тям. Не­обыч­ной по­ка­за­лась ему эта неж­ность.

Он сно­ва вер­нул­ся к крыль­цу. По­ра бы­ло ухо­дить. Внут­ри у не­го бы­ло так, буд­то не пуст был дом – внут­ри бы­ло так, буд­то ему не от­кры­ли…

Под­хо­дя к ка­лит­ке, Се­ли­хов за­чем то со­рвал стоя­щий оди­но­ко хи­лый гла­дио­лус. Края ле­пе­ст­ков ка­ж­до­го цвет­ка бы­ли изъ­е­де­ны не­из­вест­ным и при этом про­жор­ли­вым на­се­ко­мым. Гла­дио­лус был мок­рый, скольз­кий в ру­ке. Се­ли­хов при­жал­ся но­сом к бу­то­нам, по­тя­нул воз­дух. Цве­ток не имел за­па­ха. Ко­гда цве­ток рас­тет, он бо­лее на­стоя­щий…

Се­ли­хов ус­мех­нул­ся, вспом­нив, как он до­ка­зы­вал Та­ма­ре, что гла­дио­лу­сы бы­ли на­зва­ны от сло­во­со­че­та­ния «гла­дить во­ло­сы». Он рас­ска­зы­вал Та­ма­ре сказ­ку, со­чи­няе­мую тут же, и в сказ­ке го­во­ри­лось о люб­ви, о том, как он ей да­рил цве­ты и гла­дил во­ло­сы… Спер­ва Та­ма­ра слу­ша­ла, со­сре­до­то­чен­но хму­ря бро­ви, по­том Се­ли­хов стал за­пи­нать­ся и, на­ко­нец, по­нес пол­ную че­пу­ху. Та­ма­ра вдруг звон­ко рас­смея­лась и на­зва­ла Се­ли­хо­ва бол­ту­ном. То­гда он еще был бол­ту­ном…

Он нёс цве­ток в ру­ке, не по­ни­мая, по­че­му он не бро­сит его. И не бро­сал. Да­же ко­гда тот по­ме­шал Се­ли­хо­ву при­ку­ри­вать, он су­нул его под­мыш­ку.

Не­мно­го не до­хо­дя до до­ма с пе­ту­хом, Се­ли­хов свер­нул на­пра­во. Не же­лал он боль­ше ви­деть это­го пе­ту­ха…

Толь­ко на при­вок­заль­ной пло­ща­ди, ку­да он вы­шел спус­тя па­ру ми­нут, ок­ру­жаю­щий Се­ли­хо­ва мир при­шёл, на­ко­нец, в от­но­си­тель­ное дви­же­ние. Ши­пе­ли друг на дру­га ши­на­ми встреч­ные ав­то­мо­би­ли, под ко­зырь­ком ма­га­зи­на фи­гу­ра в пла­ще муш­ке­тер­ски­ми вы­па­да­ми стря­хи­ва­ла зонт, рва­но вспы­хи­ва­ла еще не пе­ре­го­рев­шей до­лей лам­по­чек над­пись «КА­ФЕ». Бу­к­ва Ф по­нес­ла осо­бен­ный урон и, уте­ряв по­ло­вин­ку, пре­вра­ти­лась в Р.

За­мерз­ший Се­ли­хов без ко­ле­ба­ний на­пра­вил­ся ту­да.

Ка­фе пус­то­ва­ло. Се­ли­хов не без удо­воль­ст­вия ощу­тил при­выч­ный кис­лый пе­ре­гар за­ве­де­ния – так он знал и пом­нил этот за­пах, с внут­рен­ней ра­до­стью ут­вер­дил­ся в от­сут­ст­ви­ях пе­ре­мен в убо­гом ин­терь­е­ре. Те же по­жел­тев­шие от та­бач­но­го ды­ма жа­лю­зи, лип­кие сто­лы со сле­да­ми ста­ка­нов на ска­тер­тях, блюд­ца вме­сто пе­пель­ниц…

На дне ста­ка­на, ку­да без­ли­кая не­ряш­ли­вая де­вуш­ка-про­да­вец на­ли­ва­ла вод­ку, Се­ли­хов за­ме­тил хлеб­ные крош­ки. Опа­са­ясь нар­вать­ся на хам­ст­во, он счел бла­го­ра­зум­ным про­мол­чать. Ка­кая ли­бо брань мог­ла соз­дать дис­со­нанс в его рав­но­ду­шии.

Под­няв ру­ку за ста­ка­ном, он об­на­ру­жил се­бя все еще дер­жа­щим гла­дио­лус. Сте­бель цвет­ка на­грел­ся от те­п­ла ла­до­ни.

Се­ли­хов уст­ро­ил­ся в даль­нем уг­лу за­ве­де­ния, по­ста­вил пе­ред со­бой ста­кан, кар­тон­ную та­рел­ку с вя­лым бу­тер­бро­дом, по­ло­жил гла­дио­лус сбо­ку, за­ку­рил. С пер­вым глот­ком за­дум­чи­вость его вдруг ис­чез­ла, он вер­нул­ся в ре­аль­ность, ощу­тил при­ят­ную те­п­ло­ту, раз­ли­ваю­щую­ся по же­луд­ку, по­чув­ст­во­вал за­мерз­шие паль­цы ног, ус­лы­шал но­ты зна­ко­мой пес­ни, раз­даю­щие­ся из ра­дио­при­ем­ни­ка. При­тих­шие мыс­ли на­чи­на­ли на­би­рать обо­ро­ты, за­пры­га­ли озор­ны­ми бел­ка­ми в его го­ло­ве. Ему де­ла­лось все до­сад­нее, что он не на­шел Та­ма­ры, де­ла­лось оче­вид­но, что ехал он сю­да с од­ной на­де­ж­дой – встре­тить её. Ему ка­за­лось – они встре­тят­ся, и всё нач­нет­ся сна­ча­ла.

Се­ли­хов ощу­щал, что ста­ре­ет. Это бы­ло, ко­неч­но не так, но он не мог по­доб­рать дру­го­го сло­ва. Его те­ло бы­ло всё та­ким же по­слуш­ным, зре­ние – ост­рым, но он ста­рел… Слиш­ком мно­го по­ни­мать в се­бе – это и ка­за­лось ему ста­ре­ни­ем. Уме­ние оце­ни­вать ЛЮ­БОЙ свой по­сту­пок со сто­ро­ны – и это бы­ло его ста­ре­ние. Ста­ре­ни­ем ему ка­за­лось то, что по­след­ние го­ды он всё ча­ще за­да­ет­ся не во­про­сом КАК, а во­про­сом ЗА­ЧЕМ.

От­дель­ной те­мой в та­ком его ощу­ще­нии се­бя про­хо­ди­ли жен­щи­ны. Те, ко­то­рые не так дав­но еще вол­но­ва­ли Се­ли­хо­ва, вы­зы­ва­ли в нем ес­те­ст­вен­ное и ЕДИН­СТ­ВЕН­НОЕ же­ла­ние - мо­ло­день­кие, со­зрев­шие са­моч­ки в со­блаз­ни­тель­ном и от­кры­том те­перь не­ожи­дан­но ро­ж­да­ли в нём раз­дра­же­ние. Его же­ла­ние ос­та­лось. Да и не на са­мо­чек раз­дра­жал­ся он – на своё же­ла­ние, на вле­че­ние к ним, на свою по­хоть. Ус­та­ло и об­ре­чён­но от­во­ра­чи­вал­ся он иной раз от об­ла­да­тель­ниц строй­ных но­жек и при­вле­ка­тель­ных форм, те­ряя при этом спо­кой­ст­вие и чув­ст­вуя в гру­ди не­при­ят­ное на­зой­ли­вое ще­ко­та­ние. Ду­мая о них, УЖЕ не­дос­туп­ных, он об­ви­нял их в лег­ко­мыс­лен­но­сти, без­от­вет­ст­вен­но­сти, в глу­по­сти, на­ко­нец. И не­на­ви­дел их за это. И се­бя за то, что УЖЕ не мо­жет ими об­ла­дать. Он раз­дра­жал­ся на свои за­гру­бев­шие от мор­ской со­ли ру­ки, на при­об­ре­тен­ную в по­след­нее вре­мя уг­рю­мость, на от­сут­ст­вие лег­ко­сти и ес­те­ст­вен­но­сти в сво­ем по­ве­де­нии, на от­сут­ст­вие МО­ЛО­ДО­СТИ.

Мыс­лен­но воз­вра­щал­ся он к мур­ман­ским жен­щи­нам, к их со­всем не се­вер­ным нра­вам, к их пад­ко­сти на бро­шен­ное ми­мо­хо­дом: «Я из Пи­те­ра». Ах, как они ве­се­ло пи­ли, смея­лись, мур­ман­ские жен­щи­ны бы­ли ес­те­ст­вен­нее. Они уме­ли ка­приз­ни­чать так, что в их ка­при­зах не бы­ло ни­че­го кро­ме ми­ло­го ко­кет­ст­ва. Но ут­ром с те­ми жен­щи­на­ми на­до бы­ло уй­ти. Нель­зя с ни­ми бы­ло ОС­ТАТЬ­СЯ…

Се­ли­хов за­дум­чи­во вер­тел в ру­ке ста­кан, сколь­зя гла­за­ми по его бу­ро­ва­тым не­чис­тым гра­ням. Ему хо­те­лось про­длить своё та­кое со­стоя­ние как мож­но доль­ше, на­хо­ж­де­ние в про­шлом по­зво­ля­ло не ду­мать о бу­ду­щем. Да­же о са­мом бли­жай­шем…

Мысль о воз­вра­ще­нии в пус­тую квар­ти­ру пу­га­ла без­на­деж­но­стью, и Се­ли­хов все­ми си­ла­ми вы­тес­нял её про­шлым, гнал её прочь. За­чем ту­да воз­вра­щать­ся? Опять не КАК, а ЗА­ЧЕМ…

Вод­ка бы­ла до­пи­та. Се­ли­хов под­нял­ся и, уви­дев ле­жа­щий на сто­ле гла­дио­лус, су­нул его в пус­той ста­кан… На­тюр­морт уди­вил его сво­ей убо­го­стью: цве­ток в ста­ка­не, не­дое­ден­ный бу­тер­брод, окур­ки в блюд­це. Бро­сив «до сви­да­ния» в сто­ро­ну при­лав­ка, Се­ли­хов по­шел прочь. По­ра воз­вра­щать­ся в се­го­дня…

Изу­чив рас­пи­са­ния элек­три­чек, Се­ли­хов об­на­ру­жил, что по­пал в пе­ре­рыв. До бли­жай­ше­го по­ез­да – два с лиш­ним ча­са. Глу­по бы­ло бы си­деть всё это вре­мя на пус­той дожд­ли­вой плат­фор­ме, ко­гда до бли­жай­шей стан­ции мет­ро ед­ва ли на­бе­рет­ся пол­то­ра де­сят­ка ки­ло­мет­ров…

Се­ли­хов пе­ре­сек же­лез­но­до­рож­ный пе­ре­езд с ука­зы­ваю­щим в не­бо шлаг­бау­мом, вы­шел на шос­се и по­шёл вдоль до­ро­ги по на­прав­ле­нию к го­ро­ду.

Од­но­об­раз­ный обыч­но пей­заж во­круг в си­лу по­го­ды при­об­рёл еще боль­шую од­но­об­раз­ность и ос­та­вал­ся та­ким до тех пор, по­ка спра­ва, в про­све­тах ме­ж­ду де­ревь­я­ми не по­ка­за­лась се­ро-си­няя во­да за­ли­ва. На­ко­нец по­ка­за­лась зна­ко­мая Се­ли­хо­ву пес­ча­ная ко­са и не­сколь­ко ло­док, на­шед­ших здесь при­ста­ни­ще. Су­дя по их со­стоя­нию, мож­но бы­ло по­ду­мать, что по­след­нее.

Се­ли­хов со­шел с обо­чи­ны и по мок­ро­му пес­ку по­шел к во­де. Тя­же­лы­ми мут­ны­ми вол­на­ми ко­лы­хал­ся Фин­ский за­лив, и вда­ли от бе­ре­га из за ка­пе­лек во­ды про­стран­ст­во ка­за­лось за­сне­жен­ным. Воз­дух ря­бил эти­ми ка­пель­ка­ми, и та­кая рябь бы­ла не­при­ят­на гла­зу. Сквозь неё, где то в фар­ва­те­ре, уга­ды­вал­ся си­лу­эт бар­жи.

Се­ли­хов при­сел на крае­шек вы­бро­шен­ной на бе­рег дос­ки, вы­та­щил си­га­ре­ту… Не­да­ле­ко, сев­ший на кам­ни, со­тря­сае­мый вол­на­ми, ви­ден был Се­ли­хо­ву по­лу­за­то­нув­ший, вы­ли­няв­ший ка­тер. Стек­ло его руб­ки бы­ло раз­би­то, и в пус­том про­еме чер­не­ло. Ус­тав­шим, за­гнан­ным жи­вот­ным уми­рал ка­тер, и ус­тав­шим, за­гнан­ным жи­вот­ным гля­дел на не­го Се­ли­хов. Ус­та­лым, за­гнан­ным жи­вот­ным по­ехал се­го­дня Се­ли­хов ис­кать се­бе при­ста­ни­ще, при­ют, убе­жи­ще… И за­ли­зать там ра­ны и боль­ше уже ни­ку­да не бе­жать…

Его ох­ва­ти­ла сла­бость, он всё ку­рил, гля­дел на ка­тер и не мог под­нять­ся… Ему очень хо­те­лось про­из­не­сти ЕЕ имя вслух, но стес­нял­ся сво­ей сен­ти­мен­таль­но­сти. Он ду­мал о том, как най­дет ее, где бы она ни бы­ла… То­моч­ка…

Стрях­нув с се­бя на­ва­ж­де­ние, Се­ли­хов под­нял­ся и хму­ро и уны­ло по­брёл вдоль во­ды… Он знал – он бу­дет её ис­кать, он най­дет её…

То­гда Се­ли­хов не знал од­но­го – ещё год на­зад Та­ма­ра вме­сте со сво­им му­жем по­гиб­ли в ав­то­ка­та­ст­ро­фе спус­тя не­де­лю по­сле свадь­бы…

Открытки-комментарии:
-

Как ска­зал бы Вла­ди­мир Ле­нин, в го­ло­ве у Се­ли­хо­ва, как и у мно­гих рус­ских ин­тел­ли­ген­тов, од­но го.но.

3 ноября 2009 14:09

Отправить открытку-комментарий:

Ваше имя:

email:

 
© Елена Николихина, 2009   |  При оформлении страницы использованы фотографии Дмитрия Станякина и Максима Воркункова